Дым. Поиск любви - Страница 54

К оглавлению

– Нет.

– А че так? По здоровью что ли?

– Учился.

– Ясно. А надо было. Чему научат в херовых институтах? Война учит выживать. Ты-то с этой…. Натальей, ни че?

– Нет, ни че.

– Хорошо, тогда я буду яйца подкатывать, – сказав это, он задумался, видимо представляя себя с подкатившими яйцами.

– Толян, – обратился я к нему, оборвав его мысли.

– Что?

– Только давай без насилия и хамства.

– Да ты что, Колян! Все по обоюдке, это там мы их драли, не спрашивая, так же как и сраные чехи ебли наших пацанов в плену. Однажды я помню, прочесывали одно селение, врываемся в дом, а там три чеченки. Одна самая молодая, напуганная сильно и странно скулит, я сразу чухнул, что-то не то и к ней. Успел. Сука с гранатой была, вот эту гранату мы ей туда и засунули…

Вошла Наталья.

– Я тоже пойду, умоюсь, – вставая, сказал я. – Толян, – посмотрел я на него.

– Братишка, – улыбнулся он, – мое слово, кремень!

– Наталья, я оставлю вас?

– Конечно, Николай. Ничего страшного.

Я вышел, оставив в купе женщину – сожаление и Толяна – жертву беспощадной войны. Страшно представить какие зверства он видел и в каких сам принимал непосредственное участие. Сколько насилия и смертей на его счету? Их в нашем правильном мире нельзя назвать преступлениями, ведь убийства во имя Бога и целостности Государства – это долг, героизм… Что угодно, но не преступления. Война для таких как он бесконечна, единственное, что она приобретает иные формы, но конца ей нет. Даже его выражения: «Война учит выживать», точно показывает его мировосприятие. Он на бесконечной войне Дон Кихота, где каждый день он выживает, а не ЖИВЕТ! И таких выживающих, пошедших на войну вопреки себе, заповедям Господа, огромное множество. Они были, есть и когда-нибудь, я уверен, таких изломанных людей не будет, их жизнь бессмысленна, как и все войны, насилия, зверства, убийства.

Холодная вода освежила и прогнала остатки сна, вытирая лицо, я рассматривал свое лицо в мутном зеркале. Казалось бы тот же нос, уши, глаза, брови, гуды, но я уже далеко не тот прежний. Я другой. Я могу назвать себя ЧЕЛОВЕКОМ! На столике в купе уже стояла початая бутылка коньяка и от Натальиного возмущения и след простыл.

– Колян, давай за знакомство, – улыбаясь, предложил он выпить. – Мы с Наташей по пятьдесят грамм приняли.

– Только за знакомство, – сев напротив них, говорил я. – Пить мне не хочется.

– За знакомство и все, – наполняя три стопки, говорил он.

Мы выпили, я съел куриную ножку с хрустящей корочкой.

– Извините, я выйду, мне нужно позвонить, – встал я, взглянув на Наталью.

– Пойдем, – подпрыгнул Толян, – я покурю с тобой, Наташ, я на минуту, – улыбнулся он ей.

Мы вышли.

– Братан, – положив мне на плечо руку, говорил он. – Там все нормально…. Ты долго будешь?

– Пару часов хватит?

– Вполне, – обрадовался он.

– Толя, давай только….

– Колян, я же сказал. Мое слово кремень!

– Ладно, кремень, я в вагон-ресторан.

Оксана обрадовалась моему звонку, ее вчерашняя печаль и усталость исчезли без следа. Я стоял в прохладном тамбуре, не слыша грохота колес и лязганья железа. Только ее и свою песнь любви. Мы пели без фортепьяно и гитары, без бита и электронных звуков. Пели ни плохо, ни хорошо, пели без фальши, пели ровно так, чтобы наши сердца счастливо стучали.

– Коля, Оржак за мной заехал, ну, ты если что звони в любой момент.

– Хорошо, кошечка, освободишься, позвони сама.

– Ладно. Тебе заняться не чем, можешь мне писать.

– О’кей.

– Ну все, целую, – весело звучал ее голос в трубке.

– Я тебя тоже.

– Что тоже?

– Целую.

– Я не слышала

– Слушай, – сказал я, громко чмокнув у самого микрофона мобильника. – Теперь слышала?

– Теперь да!

– Все, кошечка, пока.

– Пока, котик.

Вагон ресторан был практически пуст, только одна молодая пара и официантка. Я заказал чашку кофе и рекомендованные официанткой невероятно вкусные свежайшие пирожные. Красивая ведущая новостей на канале «Россия 2» мило улыбалась, говоря о автокатастрофе, войне в далекой Африке, показе осеннее—зимней коллекции одежды в Милане, о поездах, визитах, о живущих и умирающих. И ее улыбка или такая же наигранная и совершенно пустая серьезность есть – смерть. Такая улыбка страшнее активности террориста, страшнее атомной войны, со всеми ее разрушающими последствиями, так как она и есть абсолют безразличия, смертельного равнодушия и бесконечной лжи, въедающийся в мозг людей информационным клещом.

Находясь в этом поезде, сидя за этим столом, пережевывая «невероятно вкусное, свежайщее пирожное» и запивая его таким же кофе, я осознаю и чувствую гораздо больше всех НИИ вместе взятых, с их навороченной материальной базой и не становлюсь частью безумного, невзрачного как изнутри, так и снаружи поезда жизни. Я давно спрыгнул с него, разодрав о насыпь колени и локти. Меня не везут в общем вагоне или купе. Я сам поезд, сошедший с рельс и оторвавшийся от земли, преодолев гравитацию ненависти, безразличия, лжи! Я славящий полет бесконечной ЛЮБВИ!

Через два с небольшим часа я вошел в купе, Толян «подкатил яйца». Веселое и хмельное лицо Натальи излучало радость.

– Колян! – уже порядком пьяный, воскликнул Толян. – Мы тебя заждались. Выпьешь? – взял он в руку выпитую на половину бутылку водки.

– Нет, я не хочу.

– Николай, – веселым голосом пела Наталья, – покушайте и давайте на ты.

– Давайте на ты, а кушать мне не хочется.

– Я сбегаю по делам, – улыбнулась она, – не скучайте.